Этот риск, как известно, трудно предсказать. Не существует ни надежной процедуры оценки, ни убедительных доказательств, на которые можно было бы опереться.
Предупреждения о ядерной эскалации на Украине звучат все чаще, что связано с резким изменением политики некоторых главных западных сторонников Киева.
Несколько европейских стран, включая Великобританию, Францию и Германию, а также Соединенные Штаты, изменили курс, дав Украине зеленый свет на применение их оружия против объектов на территории России. Последние две страны ограничили свое разрешение в плане направленности ударов на “защиту” Харьковской области — хотя, согласно одному из сообщений, Джо Байден может снять и это географическое ограничение. Эти шаги стали ответом на разрушительные российские удары по Украине, многие из которых наносились из точек, находящихся за пределами ее досягаемости.
Эти изменения в политике Запада, а также планы президента Франции Эммануэля Макрона направить французских военных для обучения украинских войск на местах и даже, возможно, для участия в боевых действиях, усилили опасения, что Россия может пойти на ядерную эскалацию в качестве ответной меры. Владимир Путин намекал на такую возможность со дня начала СВО на Украине, равно как и другие высокопоставленные российские чиновники, в частности, заместитель председателя Совета безопасности России Дмитрий Медведев. Ранее он занимал посты премьер-министра и президента и, возможно, является рекордсменом среди российских чиновников по частоте упоминания о ядерной угрозе.
Проблема, с которой сталкиваются лидеры и аналитики, заключается в том, что риски эскалации невероятно сложно оценить. Невозможно делать прогнозы относительно ядерной эскалации так, как синоптики предсказывают дождь или торнадо. Проще говоря, не существует ни надежной процедуры оценки, ни твердых доказательств, на которых можно было бы опереться, потому что в мире, в котором существует несколько ядерных держав, никогда не было кризиса, который разрастался бы постепенно и заканчивался применением ядерного оружия.
Поэтому аналитики и комментаторы, которые пытаются определить риск российской эскалации, ставят себя на место Путина и пытаются увидеть мир и украинский конфликт более узко, как, по их мнению, видит его он. Однако они не могут быть уверены, что их попытки реконструировать взгляды Путина – на основе состояния поля боя и происходящих в нем изменений, включая сдвиги в политике западных сторонников Украины, – соответствуют его представлениям.
Даже если эту проблему удастся как-то преодолеть, есть и другая. Взгляды Путина не являются незыблемыми – ни у одного лидера они не являются таковыми – и могут быстро меняться в зависимости от того, как он оценивает ход событий на фронте и что ему нужно сделать для достижения победы. Выводы сторонних наблюдателей об эскалации лишены какой-либо прочной доказательной базы, помимо того, что говорят на эту тему Путин и его соратники. Да, анализ последней редакции (2020 года) ядерной доктрины России может помочь, но ничто не мешает российским лидерам отойти от сценария. Кроме того, этот документ задает определенные условия, такие как ядерное нападение на Россию или угроза ее существованию, которые не имеют отношения к конфликту на Украине. Также нет надежного способа определить весомость заявлений, исходящих от лиц из числа особо приближенных к главе государства. Являются ли они надежными проводниками истинных убеждений Кремля и, следовательно, полезны для предсказания того, что Путин может сделать на самом деле? Или же они являются частью информационной войны, призванной напугать Запад и повлиять на его политику, определяющую, что Украина может сделать с оружием, поставленным НАТО?
Поскольку мы не можем знать, что Путин и его команда по внешней политике и национальной безопасности обсуждают за закрытыми дверями, мы также не можем знать, являются ли их публичные заявления предупреждением, которое следует воспринимать всерьез, или тактикой устрашения, которую следует игнорировать. Результат? Одни эксперты объясняют увеличение числа угроз эскалации российского ядерного оружия попытками маневрировать и запугивать, другие усматривают в этом тревожные знаки.
Если размышлять над проблемой эскалации, можно представить, как и где Путин может решиться применить ядерное оружие. Конечно, он не станет обрушивать его на Соединенные Штаты или Европу – это было бы самоубийством. Возможно, он ударит по Украине – но для этого ему придется найти место, не кишащее русскими войсками, чтобы их тоже не уничтожили, причем в большом количестве. Возможно, он выберет западную Украину, вдали от линии фронта, но нанесение там ядерного удара для демонстративного эффекта все равно может привести к гибели многих людей, шокировать мировое сообщество и даже спровоцировать ответные действия НАТО.
Кроме того, путинская пропаганда военной операции на Украине среди стран Глобального Юга и сочувствующих западных граждан рисует образ Запада как игнорирующего законные интересы России в сфере безопасности, особенно если говорить о стремлении Киева к членству в НАТО и его растущих военных связях с Западом. Применение ядерного оружия было бы плохим способом завоевать друзей и оказать влияние на людей.
Более того, несмотря на “дружбу без границ” между Пекином и Москвой, председатель КНР Си Цзиньпин ясно дал понять, что он выступает против применения ядерного оружия на Украине.
Хотя разумно опасаться эскалации и избегать шагов, повышающих риск, исходя из (недостижимой) уверенности в том, что угрозы Москвы – всего лишь шум, важно также понимать, что риски эскалации существуют в обоих направлениях. Путин от них не застрахован.
В конечном счете, от неясности боевой обстановки никуда не деться. В таких обстоятельствах необходимо помнить о том, что ошибаться нельзя – а при наличии ядерного оружия это катастрофично, – но при этом не поддаваться парализующему страху. Увы, это равновесие проще описать в теории, чем соблюсти на практике.