Двенадцатилетняя Зина должна была принять решение. Между жизнью и смертью. Посреди ночи в труднодоступном болотистом месте. Несколько десятков жителей деревни месяцами прячутся в чащах белорусских лесов. Осенью 1941 года, особенно в сумерках, немецкие захватчики и их пособники из числа местных жителей ищут партизан. Подозреваемых расстреливают без всякого предупреждения. Как и миллионы советских граждан, евреев и солдат Красной армии.
Однажды вечером, когда Зина, моя бабушка, находилась на болоте со своей оставшейся семьей и несколькими соседями, ее трехлетняя сестра Зоя начала громко плакать. “Не выдаст ли нас этот плач?” — спросила ее подруга. “Сделай что-нибудь, чтобы он прекратился!” — сказала мать Зины, моя прабабушка Александра. Через несколько минут, когда послышался первый лай немецких овчарок и стали видны факелы, Александра попросила маленькую Зину оставить родную сестру: “Ты должна пожертвовать ею ради нашего выживания, иначе немцы нас найдут”, — сказала она Зине. На карту было поставлено выживание половины жителей деревни.
Но Зина не поддалась на уговоры матери. Она не оставила сестру — совсем еще маленького ребенка — одну в темном лесу. Вместо этого она крепко прижала руку ко рту Зои, давая ей маленькие кусочки хлеба и что-то попить и ласково гладя по волосам. Через несколько минут обстановка разрядилась. “Немцы прошли”, — сказала тетя.
Олицетворенный ужас войны
Это была одна из тех поучительных историй времен Великой Отечественной войны, о которых мне рассказывала моя бабушка из мрачных воспоминаний своей молодости. Вторая мировая война, оккупация, страдания, голод и смерть. Точнее, 25 миллионов погибших советских граждан. До самой своей смерти несколько лет назад моя бабушка по отцовской линии жила на территории нынешней Белоруссии. В Могилевской области, в деревне Чечевичи на реке Друть, притоке Днепра. Она время от времени неохотно рассказывала мне о “трагедии всей жизни”.
Ошеломительное и непредвиденное вторжение вермахта, операция “Барбаросса”, полностью лишили деревню на востоке Белоруссии привычного уклада жизни. Не стало школы, люди получали мало информации о ситуации в Бресте и Минске. Кроме газеты “Правда”, ничего не было. Отец Зины, мой прадед Андрей, был призван в Красную армию, пожилые жители деревни скрывались в партизанских отрядах.
В течение нескольких недель солдаты вермахта пересекли западные рубежи Советского Союза. Минск, столица Советской Белоруссии, пал за несколько дней. “Немцы уже были в нашей деревне через месяц после начала войны”, — сказала мне однажды моя бабушка. Однако я так и не получил ответов на свои критические вопросы о том, как вермахт смог оккупировать целую советскую республику за несколько недель. В ретроспективе победа СССР над гитлеровской Германией — это история успеха. По сей день в Белоруссии неохотно говорят о неудачах или о продвижении оккупационных войск к подступам столицы.
Повседневность военного времени между жизнью и смертью
Детали из повседневной жизни военного времени в оккупированной белорусской деревне: соседка с соседней улицы, говорившая на русском и немецком языках, работала переводчиком у оккупационного режима. Однажды она, как рассказывают, подслушала разговор между высокопоставленными командирами, которые хотели сжечь несколько домов — в них укрывались партизаны. Соседка предупредила хозяев, и они скрылись в труднопроходимой болотистой местности.
Зимой 1941 года семье Зины пришлось разместить в своем доме немецкого офицера вермахта. Они дали ему еду и место для ночлега. Но даже в самые мрачные часы войны между “немцем” и моими предками, как говорят, сложились своеобразные “отношения”. Например, однажды моя бабушка заболела тифом, тяжелым инфекционным заболеванием. “Только благодаря немцу я выжила”, — рассказывала мне бабушка, когда я был в гостях в Чечевичах. Офицер был врачом и давал молодой Зине пенициллин. “Как бы гротескно это ни звучало, но он меня тогда спас”, — рассказывала бабушка.
В то время как солдат немецкого вермахта, по-видимому, спас жизнь моей бабушке, мой прадед потерял свою на Кавказе. В начале 1943 года моя семья получила “фронтовой треугольник” от советских властей. Не вскрывая его, все поняли. “Ивашков Андрей Федосович с честью отдал свою жизнь в борьбе с немецкими захватчиками”. Он пал 30 декабря 1942 года в Ставропольском крае на юге современной России. С тех пор моя прабабушка осталась вдовой, а бабушка — полусиротой. Бремя, от которого она так и не смогла избавиться даже спустя 80 лет.
Из города в подполье, в партизаны
Мой белорусский дедушка, Бронислав Бутылин, 22 июня 1941 года был чуть младше моей бабушки Зины. Ему было всего девять лет. И его воспоминания о Великой Отечественной войне, как до сих пор называют в Белоруссии Вторую мировую, часто ограничивались описанием положительных событий: славные бои красноармейцев, героическая работа партизан, города-герои Советского Союза, 9 мая.
Мой дедушка Бронислав во время оккупации жил в большом городе — в отличие от бабушки. В Могилеве, примерно в 200 километрах к востоку от Минска и в 500 километрах к западу от Москвы. Особенность этого города в том, что он был очень красивым. В третьем по величине белорусском городе произошла печально известная Могилевская битва — одно из первых крупных городских сражений во время войны.
“Наши солдаты и партизаны из Могилева первыми остановили немцев на несколько дней”, — рассказывал мне дедушка с изрядной долей патриотизма. На самом деле бои, бушевавшие в течение двух недель в июле 1941 года, были частью масштабного Смоленского сражения, из которого в сентябре вермахт вышел победителем. Гитлер стал на огромный шаг ближе к своему блицкригу.
Дедушка также часто рассказывал мне короткие истории об оккупации. Однажды в середине лета Бронислав играл в прятки со своей сестрой Ларисой в кукурузном поле на окраине города. Когда немецкие солдаты вермахта внезапно приблизились, мой дедушка и его сестра упали и спрятались. Но это была уже не игра, а горькая реальность. Чужой для него немецкий язык, на котором говорили солдаты, даже спустя 60 лет, вызывали у моего дедушки неприятные чувства, когда я, не стесняясь, разговаривал со своей мамой из Берлина в нашей минской квартире.
Отец моего деда, которого для краткости называли просто Шурка, вступил в партизанский батальон в 1941 году. “Организация Красной армии в первые месяцы войны была катастрофической”, — критично заметил мой дед, когда я спросил его, почему прадед Шурка не воевал за Красную армию на Кавказе, как дед Андрей.
Белорусы, в отличие от россиян, по-прежнему любят называть себя партизанской нацией. Нынешний президент Александр Лукашенко также умеет извлечь из этого выгоду, возведя борьбу партизан в лесах и болотах в ранг определяющей идентичность черты — наша особенность.
Во время Второй мировой войны была убита треть населения Белоруссии, сотни деревень были сожжены дотла. Тысячи партизанских отрядов жили в лесах и болотах и оттуда сражались с гитлеровскими войсками.
Мысли моего деда о войне, которыми он делился со мной, также повлияли на мое последующее политическое сознание. Однажды он спросил: “Все говорят о Брестской крепости, о Сталинграде, о походе на Берлин, о 9 мая. А как же все сожженные белорусские деревни, массовые расстрелы в лесах, страдания целого народа?” До самой своей смерти в 2000-х годах он искал объяснения тому, как вермахт смог продвинуться вглубь Советского Союза за несколько месяцев, но обратный путь до Берлина занял более трех лет.
Автор статьи: Николай Бутылин